стр. 247
М. Ольминский.
О КНИГЕ т. Н. БУХАРИНА.
I.
Книга т.т. Бухарина и Преображенского "Азбука коммунизма" приобрела у нас общеобязательный характер, стала рядом с программой партии. В последнее время замечается стремление придать такой же общеобязательный характер и книге т. Бухарина "Экономика переходного периода". По поводу этой последней книги я и хотел бы высказать несколько замечаний, - именно для выяснения того, на сколько мнения, высказанные в ней, могут считаться обязательными для всех членов партии.
Все мы, поскольку являемся сознательными членами партии, являемся в то же время и марксистами. В предисловии к своей книге т. Бухарин на двух страницах три раза говорит о Марксе и марксизме; предисловие начинается заявлением, что цель книги - ниспровержение некоторых якобы - марксистских представлений. А кончается предисловие словами: "Излишне распространяться о том, что путеводной нитью для автора был метод Маркса, метод, познавательная ценность которого только теперь стала во весь свой гигантский рост".
А как другие коммунисты оценивают марксизм?
Беру для примера статью "Программа меньшевизма. Маркс, Мартов и Гильфердинг" в N 73 "Правды" от 5-го апреля 1921 г. Автор ее (Ил. Вардин) приводит следующие слова из письма Мартова:
"Состояние мира сейчас настолько исключительно, настолько не укладывается в наши привычные схемы марксистского анализа, что вывести основную линию развития требует новой научной работы, которая во многом дополнила бы и может быть изменила бы экономическую концепцию Маркса".
По поводу этой части письма Мартова т. Вардин иронически спрашивает:
"Так "дополнить" и "изменить" марксизм?*1 Произвести "новую научную ревизию"?*1 Это очень интересно, мы всячески приветствовали бы "такую" "работу" меньшевизма, ибо здесь они окончательно разоблачили бы себя".
А в конце статьи т. Ил. Вардин с негодованием обрушивается на меньшевиков ("социалистическую интеллигенцию") за то, что у них на устах революционная фраза, а в частных беседах - "полный отказ от марксизма, полный отказ от революции".
Нужно ли еще приводить доказательства того, что мы являемся резкими и беспощадными противниками всякого ревизионизма по отношению к учению Маркса?
Теперь обратимся к книге Бухарина. Вот что пишет он по поводу экономики наших дней, по поводу "хозяйства переходного периода":
"При первой же серьезной попытке действительно научно овладеть той весьма беспокойной конкретностью, которую мы называем хозяйством переходного периода, мы натыкаемся на то, что старые понятия теоретической экономии моментально отказываются служить" (стр. 24).
_______________
*1 В газете здесь вместо знаков вопроса - точки.
стр. 248
Ни о какой теоретической экономии, кроме марксизма, между нами, марксистами, не может итти речь. Чтобы в этом не было сомнения, Бухарин на следующей же странице (125) ставит точку над i. Он поясняет:
"...Старые, испытанные орудия марксистской мысли, отчеканенные Марксом на основе весьма реального существования соответствующих производственных отношений, начинают давать осечку. А в обиходе практической жизни они продолжают рассматриваться, как средства действительного понимания явлений хозяйственной жизни".
Итак, по Бухарину, старые понятия марксизма теперь "моментально отказываются служить", старые орудия марксистской мысли "дают осечку" и необходимо относиться к ним "критически". А, по Мартову, "состояние мира не укладывается в схемы марксистского анализа" и поэтому необходимо "изменить экономическую концепцию Маркса". Из сопоставления цитат мы наталкиваемся на факт, казавшийся невероятным, - на тот факт, что и Бухарин, и Мартов оказываются в одном лагере, в лагере ревизионистов (критиков) по отношению к Марксу. Как это могло случиться? В чем дело? В чем разница, - или даже противоположность, - между Бухариным и Мартовым?
Уже одна только возможность постановки таких вопросов показывает, что дело тут серьезное, и что в нем следует разобраться раньше, чем рекомендовать книгу Бухарина в качестве общеобязательного руководства для молодых коммунистов и для партийных школ. Попробуем же разобраться.
Марксизму не впервые приходится подвергаться нападению со стороны людей, пытающихся доказать, что новые явления жизни не укладываются в марксистские "схемы", что марксистские понятия, орудия мысли "дают осечку". Так было, например, лет 20-25 тому назад, когда объединения капиталистов (от акционерных компаний до трестов) толкнули многих к "критике Маркса", к "ревизии марксизма". Ревизионисты продолжали прикрываться именем Маркса, называть себя марксистами, и в то же время не оставляли от марксизма камня на камне, оспаривая самые основы его. Дело, однако, кончилось тем, что марксизм оказался не поколеблен, а "критики" его оказались вне марксистского лагеря (а в России вне пролетарской партии). Оказалось в конце концов, что "дал осечку" не марксизм, а его "критики". Были тогда и критики справа, и критики слева.
Сейчас мы, очевидно, присутствуем при начале нового ревизионистского похода. К сожалению, разбирать ревизионизм Мартова здесь не приходится, так как мы знаем о нем только из отрывков письма, опубликованных т. Вардиным. Остается ограничиться рассмотрением книги Бухарина. И прежде всего естественно поставить вопрос: не раздуваем ли мы отдельно выхваченных случайных фраз Бухарина?
К сожалению, приходится ответить: нет, приведенные из книги Бухарина фразы не случайны. Они не висят в воздухе. Они находятся в полном соответствии с общим содержанием книги. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с тремя последними главами ее. В главе IX-й автор перечисляет "основы методологии" марксизма и затем ставит вопрос ясно и определенно: насколько сохраняют свое значение эти основы по отношению "к периоду развала капитализма и к периоду господства пролетариата" (стр. 130, курсив автора). По отношению к каждой из основ он начинает с признания ее, но тотчас переходит к оговоркам, сводящим это признание к чему-то другому. Например, "общественно-объективный подход остается обязательным", но... "приобретает иной логический тон"; "материально-производственная точка зрения в общем (курсив мой. М. О.) тоже остается обязательной", но... "она претерпевает существенные изменения и ограничения". "Диалектически-исторический подход" (метод. М. О.) "выпячивается на первый план", "диалектическо-историческая точка зрения, которая выдвигает принцип постоянной изменчивости форм, принцип познания процесса, неизбежно должна быть подчеркнута при анализе эпохи, где происходят с небывалой быстротой прямо геологического типа сдвиги социальных пластов" (стр. 132). На самом деле диалектический метод вовсе не сводится к исторической точке зрения, к признанию только изменчивости, только процесса. Он не может ни "выпячиваться", ни ослабевать: он всегда и неизменно присущ марксистскому исследованию. Этого не может не знать Бухарин, сводящий диалектику к признанию изменчивости
стр. 249
там, где все быстро изменяется. И, наконец, последняя из перечисленных Бухариным основ марксистской методологии ("постулат равновесия") объявляется для нашей эпохи "не действительным".
Читатель уже знает из предисловия к книге, что "путеводной звездой" для автора был будто бы "метод Маркса". Теперь он может видеть, как расправляется Бухарин со своей путеводной звездой.
Не менее энергично расправляется он и с "некоторыми основными понятиями политической экономии", то-есть с экономическим учением Маркса.
Понятие товара, по Бухарину, исчезает, поскольку на место стихии выступает "сознательный общественный регулятор", в этой мере товар теряет свой товарный характер и превращается в продукт. В такой общей абстрактной форме мысль Бухарина страдает только одним недостатком: в ней нет ничего нового. Весь вопрос именно в том, насколько овладел производством в настоящий период пролетариат, имеющий в руках политическую власть, - насколько "сознательный общественный регулятор" действительно регулирует производство.
В свое время старые ревизионисты сорвались, между прочим, на том, что вообразили, будто бы "сознательный общественный регулятор", в лице буржуазных трестов, способен овладеть хозяйственной жизнью настолько, чтобы уничтожить некоторые марксистские "хозяйственные категории". Нашим ревизионистам слева грозит такая же опасность, но только не абсолютно, а относительно, для данного периода времени. Марксист шаг за шагом анализировал бы "текущий момент", и в зависимости от определения его решал бы вопрос, в какой мере отжило свое время понятие товара. Бухарин же для данного времени, без всякого анализа момента, решает, что марксизм "дает осечку", что марксистские экономические понятия отказываются служить "моментально".
"Моментально" отказалось служить ему понятие товара. Естественно, что так же моментально, уже для наших дней, отказывается наш автор и от понятия меновой ценности, цены, денег, заработной платы. От марксизма остается одно воспоминание.
При моментальном решении о моментальной смерти марксистских понятий Бухарину нет надобности даже ставить вопрос о степени овладения производством со стороны пролетарского "сознательного регулятора": для него полное торжество регулятора начинается, очевидно, с момента нарождения бюрократических учреждений, предназначенных к овладению производством. Пусть в этих учреждениях сидят спецы, - вчерашние владельцы предприятий или акционеры и их прислужники, - высший административный и технический персонал буржуазных предприятий; пусть эти учреждения "овладели" не столько производством, сколько разрушением производительных сил путем скрытого саботажа; пусть подавляющая масса населения в стране состоит из мелких производителей, производящих до сих пор преобладающую массу продуктов, - Бухарину это не важно: для него понятия товара, ценности, заработной платы, понятие денег, как всеобщего эквивалента ценности, моментально перестали служить.
Упраздняя марксистские экономические понятия, Бухарин для пущей убедительности путает ценность с меновой ценностью, меновую ценность с ценой (стр. 134 и 135) и на основании этого предлагает теперь же отказаться от применения понятия ценности, как выражения общественно необходимого количества труда, кристаллизованного в продукте. Перед ним возникает необходимость представлять себе общественный процесс труда не в виде единиц кристаллизованного в продукте труда, а в виде натуральных продуктов: "перед теорией экономического процесса возникает необходимость перехода к натурально-хозяйственному мышлению, т.-е. к рассматриванию и общества и его частей, как систем элементов в их натуральной форме", - говорит он.
Трудно итти дальше в проповеди освобождения от всяких руководящих начал в области хозяйственной политики. Ведь это значит проповедывать отсутствие всеобщей (одной для всех продуктов) счетной единицы. Вы можете сравнивать, например, результаты двух соседних хозяйственных периодов не по какому-либо всеобщему мерилу производительности труда, а только по изменению в производстве отдельных продуктов. Как при этих условиях определить общий успех или неудачу, правильность или неправильность хозяйственной политики за данный период времени?
стр. 250
II.
Освободившись от руководящих марксистских понятий в области марксистской методологии, как и в области экономики, т. Бухарин вынужден искать себе руководящей нити поведения в другой сфере, - в сфере своеобразной теории "внеэкономического принуждения" (глава X).
Эта теория формулирована на стр. 146 Бухариным в следующих выражениях:
"С более широкой точки зрения, т.-е. с точки зрения большего по своей величине исторического масштаба, пролетарское принуждение во всех его формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи".
Несмотря на все оговорки, мысль Бухарина кристально ясна.
На вопрос, каков метод выработки коммунистического человечества, он дает единственный ответ: внеэкономическое принуждение.
Вся "теория" - яснее ясного.
Для обоснования своей теории Бухарин выхватывает из Маркса отдельные фразы, говорящие о насилии, порабощении и разбое при образовании буржуазного общества, о методах перехода от феодализма к капитализму, покоящихся на самом зверском насилии и т. д., - о том, что "насилие есть повивальная бабка всякого старого общества, которое беременно новым", что само насилие "является экономической силой". Все эти утверждения Маркса неоспоримы. Но нужно же видеть и понимать, что не всякий разбой, не всякое насилие является одним из методов строения нового общества, а только то насилие, которое сопровождается новыми, усовершенствованными способами производства. Только в этом случае насилие может считаться "идущим по линии объективно развивающихся экономических отношений". Критерием здесь является рост или упадок производительных сил. И наша партийная программа, в соответствии с этим, в "области экономической" требует, как главное и основное, определяющее собою всю хозяйственную политику Советской власти, поставить всемерное повышение производительных сил страны".
Для повышения же производительных сил, как и для "выработки коммунистического человечества", марксисты вовсе не склонны ограничиваться бухаринским методом каторги и расстрела. В этом глубокий марксистский смысл того, что т. Ленин постоянно твердит о тракторах и электрификации.
Тракторы и электрификация, важные и сами по себе, в своем конкретном виде являются в то же время, в устах Ленина, символом, указующим марксисту путь "выработки коммунистического человечества из человеческого материала" предыдущей эпохи. Они вообще - символ усовершенствованных орудий производства; облегчая работу, поднимая производительность труда, они по самой своей сущности объединяют трудящихся; вытесняя старые, индивидуально применяемые, орудия труда не угрозой расстрела, а вследствие своей большой продуктивности, новые орудия будут вместе с тем разрушать и вытеснять старую, индивидуалистическую психологию мелкого хозяйчика.
Именно на этом принципе вытеснения менее продуктивного, индивидуального труда более продуктивной коллективной работой построена и экономическая часть нашей партийной программы (справьтесь о ней в отделе "В области экономической" с 4 об отношении к мелкой и кустарной промышленности, а также с отделом "В области сельского хозяйства").
Конечно, было бы глупо и гибельно для дела революции отрицать насилие и принуждение в период острой (явной или скрытой) гражданской войны. Было бы противно коммунистической совести кормить трудоспособных паразитов. Здесь, - особенно по отношению к активным врагам, - нам приходится руководиться правилом: "расстреливай врага, если не хочешь, чтобы он повесил тебя". В такие моменты возможны, - иногда и необходимы, - случаи принудительной мобилизации трудящихся на работы, неотложные с общественной точки зрения. Но по мере ослабления борьбы, по мере укрепления пролетарского строя, неизбежно будет сокращаться область принуждения,
стр. 251
будет уменьшаться острота его форм, - так как принуждение является вовсе не методом выработки коммунистического человечества, а актом самозащиты. И очень не надежны были бы те коммунисты, которых загнали в коммунизм угрозой расстрела.
Между тем, ставши на точку зрения своего метода выработки коммунистического человечества и отказавшись от марксистского метода той же выработки, Бухарин неизбежно должен докатиться до того, до чего он докатился, - до поголовного принуждения, руководимого относительно небольшой частью коммунистической партии.
После всего сказанного мною можно уже дать ответ на вопрос, каким образом Бухарин, заодно с Мартовым, попал в лагерь ревизионистов, и какое все-таки остается между ними различие.
Мартов - ревизионист справа. Ревизионисты этого типа держатся за фалды буржуазии. Им жалко расстаться с буржуазным миром. Это заставляет их недооценивать революционные возможности. Когда же революция разражается, они не верят в нее, тянут назад и попадают в лагерь контр-революционеров. Марксизм для них слишком революционен.
Бухарин - ревизионист слева. В своей законной ненависти к буржуазии и буржуазному миру он переоценивает революционные возможности. Он не считается с объективными условиями; он живет, поэтому, не настоящим, а только будущим. Характерна в этом отношении последняя глава его книги. В ней он говорит о том, чего должно или можно ожидать в будущем, но говорит о будущем в настоящем времени, как будто все ожидаемые завоевания уже достигнуты. Марксизм для него недостаточно революционен. Все, чего хочет душа, должно быть осуществлено сейчас, сию минуту. Он не хочет знать медлительных переходов строительства от этапа к этапу. И он "моментально" ликвидирует марксистские категории, воображая, что они уже ликвидированы жизнью.
Субъективно Мартовы и Бухарины - антиподы, полная противоположность. А объективно - они попадают в один лагерь ревизионистов. И их тактика ведет к одинаковым результатам: Мартовы задерживают революцию, а Бухарины, ставя невыполнимые для данного момента задачи, готовят фатальные неудачи и разочарование.
Марксизм же не сходит с реальной почвы, анализирует момент, учитывает объективные условия.
Здесь приходится поставить еще один вопрос: составляет ли книжка Бухарина результат его единоличных увлечений, или же тут вина коллективная, - может быть, даже общая?
Я склонен думать, что вина во всяком случае не индивидуальная.
Дело в том, что после октябрьской революции часть нашей партии переживала период увлечения властью. Казалось, что теперь для нас нет ничего невозможного: что захотим, то "моментально" и сделаем. Партийный съезд 1919 г. вернул увлекающихся в мир действительности, обусловливаемой прозой экономического развития.
Принятая на съезде программа проникнута строго марксистским духом. К сожалению, она не всегда соблюдалась.
На последнем съезде 1921 г. т. Ленин указал, что декрет о кооперации противоречит программе, и предложил восстановить действие программы. А сравните соответственные части программы с тем, что делалось вообще в жизни, в некоторых других областях!
Поэтому можно сказать, что не вина, а бессознательная заслуга Бухарина в том, что он попытался дать недавним увлечениям части партии теоретическое обоснование и показал, к чему приводит нас, марксистов, наше настроение, идущее в разрез с марксистской программой.
После 10-го съезда, с марта текущего года, партия начинает строже соблюдать программу, и на этот раз, повидимому, возвращение к ней будет более прочным. А изучение своих прошлых ошибок всегда полезно и поучительно. Только с этой точки зрения и можно рекомендовать книгу Бухарина. В целом она не столько научное произведение, а беллетристика, отражающая настроения части партии к средине 1920 г.